Золотой Клон - Конкурсы

Часом позже толкотни по районам я сижу на кровати и трясущимися руками открываю герметично запаянный пакет. Странные предметы, на первый взгляд незнакомые, но...
Вчетверо сложенная бумажка в клеточку, исписанная знакомым-знакомым почерком.
И прядь аквамариновых волос под обложкой диска с изображением Хацунэ Мику.

Письмо.
Здравствуй, Солнышко.
Мир уже не тот, что был у нас с тобой.
Там в автобусе, когда ты открыл глаза, я сразу поняла — это не моё Солнышко.
Он глядел на меня так, словно впервые в жизни видел, а на все мои вопросы лишь разводил руками.
Я проснулась одна, несмотря на то, что засыпала на твоём плече.
Мир уже не тот, что должен был стать твоим и моим.

Как мои дела? Плохо.
Я выступаю. Пою. Пишу музыку и тексты.
И вроде бы они не хуже других, и люди, слушая их, качают головой в такт.
Но всё не то.
В них тебя нет, понимаешь?

Я скучаю...

Иногда хочется закрыть глаза и вернуться в лагерь — туда, где ты заходишь ко мне в гости, прячущей слёзы под чёлкой, ярость — под ударами по клавишам.
Но так бывает только в сказках.
В глупых, наивных романчиках, где герои счастливо воссоединяются.
А у нас не вышло — счастливо.
Ты — симпатичный молодой человек шести лет от роду, и, разумеется, ты меня не помнишь.

Наверное, и правда существуют некие законы мироздания, которые не обманешь. Я глупая, я знаю, но я тешу себя надеждой, что вот сейчас поставлю точку — и это письмо станет ненужным, и ты появишься передо мной.
Настоящий.
Взрослый.
Мой.

Заглянешь в глаза привычно-неулыбчиво, скажешь очередную глубокомысленную вещь, над которой я буду думать до утра, и заберёшь с собой в страну, где есть скайпы, интернет и личные телефоны в пользовании.
Я почти разучилась верить в тебя, но продолжаю верить в чудо.
Ты ведь так и не захотел становиться частью общества, вместо этого ты просто исчез.
Ведь это проще всего.
Только не подумай, что я тебя обвиняю.
Кажется, ты и в самом деле не мог это контролировать.

Знаешь, отсчитывая 108 новогодних ударов, разламывая печеньице с предсказанием, — да просто бросая монетку в фонтан на удачу, я всегда загадываю одно и то же желание.
Я хочу, чтобы 29 декабря — ведь именно с этого дня и началась эта история?
Я хочу, чтобы Россия, я хочу, чтобы твой год.
Я хочу, чтобы ты.
По статистике, любое, даже самое невероятное событие имеет все шансы сбыться, если примерять его к бесконечности вселенной.
И я наберу твой номер и услышу твой голос. Хотя, конечно, это ненаучная фантастика — я уже сотни раз набирала все номера, что ты мне оставил.
Там нет тебя.
Но я всё равно надеюсь.

Я хочу к тебе...

Самая большая ценность — это твоя улыбка, хотя ты так неохотно улыбаешься.
Несбыточная мечта, об которую я ранюсь и ранюсь, но не могу не касаться её.
Зачем вообще всё это было с нами в том лагере? Разве так честно?
Я хочу научиться рисовать.
И я буду рисовать тебя.
Иначе однажды забуду, как ты выглядишь, и одним чудом на свете станет меньше.
Сейчас, пока ты всё ещё на расстоянии тепла...
Ты называл наших инженеров гениальными, но почему они до сих пор не придумали машину, которая рисовала бы мои сны?
Ведь они полны тобой.

Может быть, тебя и правда никогда не было и я просто видела сон. Которым заболела.
До тебя как до неба — рукой не достать.
Я пыталась, ты знаешь?
Наверное, всё, что мне осталось, — это ждать. И однажды ты найдёшь меня.
Я буду ждать этого.

Твоя Мику.

Вот так.
- Я всё-таки сдержал обещание, - тупо смотря в потолок, произнёс я. - А ты... Обманула.

Дальнейшее было как во сне — растаможка, брошенные вещи в камере хранения, двенадцатичасовой перелёт обратно...

Я был внимателен, я искал как проклятый, прежде чем нашёл несколько фотографий, где догнивали на солнце руины провалившихся внутрь самих себя зданий — некогда воздушных, летящих.
Брандвахта, столовая с огромным козырьком над крылечком, музыкальный клуб...

- До Калинина один, любой.
- Плац, боковой, у туалета.
Плевать.
- Паспорт давайте. Паспорт, мужчина. Слышите?

Я вздрагиваю — и открываю глаза.

В салоне "Волги".
- Ты опять всё испортил... пионер.
Виола пустила машину в занос, уворачиваясь от прогремевшего мимо бревновоза.
- Ты уже истратил свой шанс. На что ты рассчитываешь теперь?
- На лучший исход. Для нас обоих.
- Да будь у тебя хоть двести попыток — это ничего не изменит. Лучшего исхода попросту не существует. В твоём мире она — программа. В её мире ты — это просто устойчивое выражение для обозначения шизофрении.
- Вот вам и ответ. Раз мы можем пересечься только здесь, значит, и место моё здесь.
- Дело твоё. Но ты знаешь, что не сможешь задержаться здесь надолго?
- Это ничего не меняет.
Виола улыбнулась.
В её странных жёлтых глазах я увидел понимание и — наверное, мне это показалось — одобрение.
- Что ж, дело твоё. Удач тебе всяческих, - она остановила машину. - Она ждёт тебя. Может быть, в этот раз у тебя всё получится.

Машина уехала, оставляя меня перед знакомыми до боли воротами.

- Привет!
- З-здравствуй, - осторожно ответил я.

- А ты почему ещё здесь? Автобус уже давно приехал.
- Я... Это...
Никак не удавалось отделаться от впечатления, что я актёр в какой-то постановке. Поэтому я сделал глубокий вдох.
И спросил о том, что меня действительно заботило.
- Скажи, пожалуйста, а Мику на месте?

- А ты знаешь Мику? - удивилась Славя.
- Я... Скажем так — её давний поклонник, - улыбнулся я. - Дорогу можешь не показывать, сам найду.

Запах дыхания с привкусом лакрицы, эфирное масло с запахом эвкалипта, вкус поцелуя губ — сухих, как раскалённый полдень лагеря, которого никогда не было.
Глупо, глупо.
Но голову напекает неподдельно жарко, и одежда снова сваливается с меня — ведь она пошита на кого-то, кто чуть больше меня, чуть объёмнее.
Полтора метра беспечности, гипнотически плывущих волос. И жизнерадостности, присущей лишь одному существу во всех обозримых Вселенных.

А я разбегаюсь, подбадриваемый серебряным колокольчиком голоса, призывающего победить чудище во славу своей царевны, и, сделав несколько шагов, прыгаю!
Зависаю в воздухе согласно своей несбыточной мечте о полётах наяву, лечу — и белый хлопок рубашки становится темницей страшному чудовищу, фыркающему и громко-громко топающему.
- Какой симпатичный! - умиляется моё солнце, неосторожно протягивая пальчик навстречу хищной заострённой мордочке.
И если бы не моя реакция — то вцепился бы, куда только острые зубки дотянутся.
- Мику, аккуратнее! - одёргиваю я. - Ежи очень больно кусаются.
Чудовище повержено, отважный рыцарь вытирает верный клинок о траву и небрежно бросает сталь в ножны. Теперь можно идти и за заслуженной наградой!
А как же! Несмотря на то, что я до сих пор втихаря лелею желание отрезать себе локон волос, — браслетка из каких-то шёлковых ленточек уже нашла своё место на моём запястье.
Вплетён туда и цвет дамы моего сердца. Мику вознаградила меня за помощь в беде.

- Ты знаешь...
Она стоит спиной, не оборачиваясь, и смотрит куда-то вдаль, где по-над долиной неспешно собирается облачный фронт.
- На моей родине климат мягкий-мягкий, Фудзи-сан держит ветры, и переходы между временами года чаще заметны по растениям, чем по температуре.
Она расправляет плечи — и остаётся такой в моей памяти навсегда: невозможно худой, подбоченившейся, отставившей левую ногу в сторону.
Девочка-загадка, непонятно зачем прислушавшаяся к чуши, что я обычно несу, — и не прогадавшая.
Человечек, сделавший эту вселенную на одно светлое чувство теплее.
- А у вас прямо чувствуется, как лето переваливает за середину и откатывается волнами к южным широтам, освобождая место прохладе.
- Зима грядёт? - в шутку спрашиваю я.
- Грядёт.

Я подхожу к ней сзади, намереваясь обнять за плечи, но она резко оборачивается, и на секунду мне становится жутковато от её взрослого взгляда.
- Объясни мне, - строго вопрошает она, обращаясь ко мне полным именем. - Почему ты своё время на меня тратишь? Я же плохая, бракованная, меня постоянно надо поправлять и одёргивать.
- Тебе правильную версию или правдивую?
- Настоящую.
А настоящая версия в том, что мне такая она только и нужна — со всей своей неправильностью.

Я закрыл глаза и затаил дыхание, ожидая своего законного чуда. Вот сейчас, где-то в недрах мира провернётся шестерёнка, и шальным солнечным лучом защекочет нежную кожу, заставит чуть сморщиться очаровательный носик.
Одна девочка с огромными аквамариновыми глазами взгрустнёт на секунду, сама не понимая, отчего.
И в лёгком, воздушном здании с огромными окнами навстречу солнечному ветру с нотного стана вспорхнут звуки, больше похожие на биение сердца.

Первая ступенька привычно скрипит под ногой.

Здесь всё до боли знакомо — висящие над головой плафоны, длинные скамеечки, розетка, куда обычно подключали магнитофон для репетиций на свежем воздухе.
Даже круглая ручка, норовящая выскользнуть из враз ослабших пальцев.

- Привет.
В дорогих глазах отражается Японское море, и мир плавно замирает, останавливая мгновение, которое будет со мной до конца моих дней.
- Ты, наверное, новенький? - она хмурится, не узнавая.
- Мику.

- Да! А откуда ты знаешь моё имя? Наверное, вожатая сказала, да? Тут ко мне редко кто заходит, а ты новенький, наверное, послали лагерь обходить. Но ты заходи, конечно, мы тут всегда сидим. То есть я. Но если ты зайдёшь, то будем сидеть вместе!
- Ты знаешь... - медленно произношу я, а искусанные, чтобы не разреветься, губы горят, как от острой аллергии... - Если не хочешь, чтобы от тебя люди сбегали, попробуй говорить как поёшь. Одна фраза — одна мысль.
Хотя кто когда поверит в эту глупость?

Под ногами скрипнуло один раз, когда пространства между ладонями не стало. Пространства между губами не стало.
Я от тебя никогда не сбегу.
Она чуть не сбила меня с ног, но сейчас это не имело никакого значения.
Мику.
- Мику.
- Ты? Ты? Но как...
- Молчи.
Я прикладываю палец к её губам, пуще смерти опасаясь сейчас проснуться.

- Моя Мику.

Неведомая сила толкнула меня, выбрасывая из этого... сна?

Кресла протянулись парами вдоль салона, освобождая узкий проход посередине, напоминая рейсовые "Икарусы" из моего далёкого детства.
И провалиться мне на месте, если это не "Икарус"!

Это был сон, всего лишь странный... удивительный сон.
Я обессиленно свалился в кресло.
В ушах было непривычно пусто — наушники вывалились и негромко шумели где-то на груди.
Поймав беглецов, я попытался водворить их на место, однако они, даже не задержавшись, мгновенно вывалились наружу.
Неужели поломались? Час от часу не легче.

Стоп! А где все? И... И где я? Почему в салоне никого больше нет?
Вопросы нагромождались один на другой, образуя кучу.
Отключив плеер, я направился к выходу.

За окном пышно цвела зелень и щебетали птицы.
Страха почему-то не было совершенно — современный человек вообще редко чему-то удивляется.
Тем более спросонья.
Поэтому всё, что мне оставалось, — это вяло констатировать удивительное.
Всё для психики полезнее.
Отметив, что до сих пор щеголяю в зимней одежде — ещё один пункт в растущий список вопросов — я сбросил неуместное при такой жаре пальто, и стал продвигаться к выходу.
Нет, но сколько же я спал, что зима успела закончиться? Или я до сих пор сплю?

- Ай! - я ущипнул себя.
Боль немного отрезвила, а вот проснуться не удалось.
Что ж, пора провести рекогносцировку местности.
Дверь была открыта, и я беспрепятственно выбрался наружу.
И в тот же миг полузадушенная паника снова подняла голову.

Потому что взгляду моему открылась картина, что преследовала меня всю мою сознательную жизнь!
И, более того, я только что видел её во сне!