Золотой Клон - Конкурсы

Ну, а может, Алиса?
Эта злая, несносная — прекрасная и неимоверно притягательная Рыжевская.
Родителей у неё нет? Свинчатка в чемодане пополам с зажигалкой и пачкой сигарет? В чемодане, где куча всяких штуковин, но ни одного платья.
"Так зачем же ты припёрся сюда?" - спросит она.
"Разве ты не должен сейчас проживать свою собственную — взрослую! — жизнь. Не придуриваться здесь подростком, а взрослым мужиком со сложившимся укладом, который не так уж и плох, стоит лишь выключить твоего кровопивца электрического. У тебя же мать, отец, дом, руки-ноги на месте — какого же рожна? Полторы трагедии тебя сложили? А давай ещё к ним прибавим то, что тебе не к кому обратиться, некуда пойти. Отсчитаем восемь лет назад, а лучше десять — и хоть ты пой, хоть играй на гитаре и выбегай стометровку из одиннадцати секунд, а ничего ты не сделаешь. Ещё год, и сдадут с рук на руки в какую-нибудь путягу, где из тебя накрепко выбьют любую тягу к знаниям и три года спустя выпустят очередного "незаменимого специалиста"."

Так имею ли я право жалеть себя?

Я не знаю, в каком пространстве-времени звучал этот диалог, но когда я всплыл к поверхности и как рыба схватил воздух губами, то обнаружил, что взгляды присутствующих сошлись на мне.
Не говоря ни одного слова, Мику капнула воска на стол и поставила свечу передо мной.
Право хода перешло ко мне.
Я встал.
Наверное, надо было просто уйти, но меня как толкнул кто-то.
Или, может, дело было в полном раздумий взгляде Алисы?
Я не знаю. Неожиданно почему-то стало очень тихо.
Наверное, потому, что я вдруг решил взять слово — то самое, какое по собственной воле никогда бы в жизни не взял.
Наверное, я достаточно молчаливый персонаж. А когда такие люди говорят — их почему-то внимательно слушают.
Ведь может же человек просто так молчать, совсем не значит, что-то у него произошло, трудное, тяжелое.
Разве нет?
Как было у "Сплина" — так тихо, что я слышу, как идёт на глубине вагон метро.
Что ж. Вы сами напросились.

Слова с трудом покидали глотку:
- У меня всё хорошо. Мать учитель. Отец... Тоже уважаемый человек. Я отслужу и поступлю в политех, и...

- Н-но... Ольга Дмитриевна говорила, что у тебя родители... - Лена окончательно стушевалась и замолкла.

- Да он врёт просто! - рассмеялась Алиса. - Вон как заливает.

И вслед за ней, будто сбрасывая груз с плеч, рассмеялись остальные — смех раскатился по помещению, упругими волнами толкаясь о стены.
Все хохотали до самозабвения, отчаянно, будто завтра может не наступить никогда.
Вожатая, погасив улыбку, погрозила мне пальцем:
- Ох, уморил. Уморил. Но мы же договорились говорить правду.
Её левое веко медленно поползло вниз.
- Так что, давай! Можешь же, а?
Правду? Да?
Хорошо, вот вам правда.
Стиснуть зубы, чтобы не колотило, несколькими вдохами загнать тремор куда-то внутрь себя, похоронить под сердцем, чтобы голос дрожать не смел.
Я опёрся сжатыми до боли кулаками о стол, неловко задел свечку — та упала и погасла.
Но до этого мне не было дела — как и всем присутствующим, чьи взгляды тяжёлым грузом повисли на лживом языке.
Да не смотрите вы так.
Я же никогда не решусь выдавить из себя хотя бы слово, если вы...
Три... четыре.
Оглядев присутствующих ещё раз, я откашлялся:
- Понимаете... Как бы... Так получилось, что я...

- Что? - отсмеявшись, спросила Алиса.
- Я давно хотел сказать вам, что... Ну...
- Да не тяни ты кота за резину, говори! - нетерпеливо поторопила она меня.
Вожатая внимательно наблюдала за экзекуцией.
Жужелица, поправляя очки на переносице, разглядывала меня как некую неведому зверушку.
В её глазах светился интерес энтомолога.
Лена подалась вперёд, пытаясь не пропустить ни единого слова.
Как и Мику впрочем — та вообще сжала кулаки и, кажется, даже моргать перестала.
Только Электроник оставался спокойным — кажется, ему высказаться помогло больше всех. Хороший он человек, позитивный. Хотя и надоедливый.
Интересно, почему мне вожатая подмигнула? На что-то намекает?
- Да я и говорю!
Сейчас я закончу речь — и Виола поедет в город ещё раз, в этот раз со мной в качестве пассажира. В психоневрологический диспансер, к Наполеонам и пришельцам с планеты Ка-Пэкс.
- В общем, я... Ну, я приехал... Из...
От расправы на месте меня спас только сигнал горна, зовущий пионеров на обед.
А может, дело в том, что дождь закончился, и выглянувшее солнце на пару пунктов подняло настроение.

Как наскипидаренный, я вылетел прочь из клуба, бросив через плечо нечто невразумительное.

Останавливаться и смотреть в глаза им не хотелось. Всегда бесят ситуации, когда соберутся толпой, начнут щеголять, у кого бельё грязнее.
И требовательно смотрят на окружающих — мол, я тебе показал, теперь ты мне ОБЯЗАН тоже что-нибудь показать. Как там у бладхаундов... Show me yours I'll show you mine?
Поэтому с самого порога задал такой темп, чтобы никто не смог догнать.
Здорово было бы, если был столик на одного... Хорошо, на двоих человек. Хотя, наверное, если я Алисе намекну на расторжение их тандема, она меня поколотит.

А вот и Алиса.
Она опустилась напротив меня, виновато пожав плечами и улыбнувшись сердито пыхтящей Ульянке.
- Так и не сказал ничего, - одобрительно подмигнула она. - Хитёр бобёр.
- Угу.
- Не скажешь?
- Что?
- Ты понял, о чём я.
Не испытывая никакого желания разговаривать, я уделил супу максимум внимания.

Поэтому вздрогнул, когда мне в голень аккуратно вонзился твёрдый мысок пионерской сандалеты.
- Спишь, что ли? - зашипела она. - Я тебя зову, зову...
- Да ты...
От боли на глазах выступили слёзы, и честно сказать, сильнее всего хотелось перевернуть тарелку с остатками супа на рыжую голову.
- Ну так что, пойдёшь?
- Куда?
- Блин. Будить верблюда, пока лежит. А то встанет, убежит.
- Э? - я сделал умное лицо.
- За столовую, - Алиса понизила голос так, что мне приходилось напрягать слух изо всех сил. - После обеда.
- А там что?
- Увидишь.
Немного поразмыслив, я решил согласиться на предложение.
В конце концов, что я теряю?
Спать не хочется, репетиция, судя по тому, что Алиса сама собирается лазить за столовой, откладывается.
- А когда?
- Часика в три — идёт?
Я кивнул и, допив компот, поднялся из-за стола.

Текущий цикл перевалил за свою логическую середину.
В голову пришёл вчерашний разговор с вожатой — о предложении поработать в лагере, перспективах устроиться здесь, в неизвестном мне Советском Союзе...
Интересно, моя вчерашняя поездка в город может значить, что я могу тут остаться?
Во всех книжках про попаданцев, что мне приходилось читать, хорошим тоном считалось, что герою всегда есть куда возвращаться.
Вот, например, попал он в некий волшебный мир, который ему надо спасти, получил чёткую задачу, а стало быть, его бесцельные скитания стали квестом, и вернуться он сможет — в зависимости от испорченности автора — либо домой к себе, приобретя сверхспособности со сверхбогатствами.
Либо навсегда поселиться в этом мире — но в этом случае как раз чётко даётся понять, насколько же плохо было в его реальности.
Как бишь там — иллюзорный мир всё прекраснее и ярче, и дрянь за окном всё глубже закапывает себя, надменно считая, что живущие здесь будут жрать что дают — в отсутствие альтернатив.
И что-то мне подсказывает, что уж с той-то удачей, что сопутствовала мне всю мою сознательную, я отгуляю до конца смены и вернусь к себе в квартирку. Без сверхспособностей со сверхбогатствами. Ибо не положено.
Если вернусь.

Солнце потихоньку вступало в свои права, разогревая воздух до уже привычных мне тридцати градусов, свежевымытые бетонные плиты подсыхали прямо на глазах, и кое-где изображение ощутимо плыло от стремящейся к небу воды.
Может, сходить искупнуться? После дождя должно быть здорово.

Внутри домика было прохладно и полутемно, и я пару минут стоял, привыкая к царящему в помещении полумраку.
Залез в тумбочку в поисках плавок.
Не нашёл.
Не было их и в шкафу. И что характерно, под кроватью — тоже.
- И кому потребовались несчастные труселя? - поинтересовался я у открытой форточки.
Показалось, или шуршание сирени на ветру на долю секунды сложилось в чуть слышимое хихиканье?
Я прислушался – тихо. Видимо, уже начинает глючить.
- С купанием пролетели.
Вздохнув, я завалился на кровать и развернул читалку.
Заряда оставалось только на то, чтобы читать с нулевой яркостью, каждые две минуты соглашаясь — да, надо бы телефон подключить к сети. Надо бы!
Ну кто ж знал, куда я попаду! Если бы знал, взял бы с собой зарядку, планшет, пару любимых книжек — да мало ли.
В кажущиеся отсюда неправдоподобными вылазки куда-то за город или в другую страну у меня всегда внезапно оказывалось достаточно хлама для того, чтобы забить чемодан.
Здесь же на всём готовеньком... Классный лагерь, что ни говори — от носков с трусами до дождевиков — всё выдали.
При этом не заставили заполнять восемьдесят пять формуляров и не запугивали, мол, потеряете полотенчики, будете из собственного кармана платить — и ведь где-то под Каннельярви до сих пор в обороте серые вафельные полотенца, на матерчатых боках коих ручкой выведены фамилии владельцев. И среди них где-то гуляет полотенце и с моей фамилией.
Да что там. В результате кроме формы от казенных щедрот мне был выделен интерес к жизни и даже её смысл!
Мы подсознательно ищем в своих романтических интересах что-то, что нас восхищает или вдохновляет.

Я размечтался и почти укатился в недосмотренный сон, когда меня разбудили стуком в окошко.

- Ну, ты идёшь?
Алиса воровато огляделась и поманила меня.
- Э...
За столовую, да. Что-то такое Алиса там собралась делать интересное. Неужели...
Вряд ли. Если девушка хочет предаваться разврату, даже такая как Алиса, она постарается обставить это с максимальным комфортом.
За столовой кроме сосновой хвои и сырости никакого комфорта. Мы же не грибы в конце концов.
И вообще — хватит уже думать одним местом!
А. Прости. Буду думать двумя!
Это какими же?
Известно, какими. Первое — это то, о котором ты сейчас намекнул.
Ага. А второе?
А второе — это то, которым обычно думаешь ты.
Внутренний голос в последнее время ведёт себя отвратительно. Наверное, пора всё же обращаться к доктору.

Пожав плечами, я вышел из домика и захлопнул за собой дверь.
- Пошли, пока вожатка не появилась, - Алиса, не оборачиваясь заспешила к столовой.

В темпе вальса мы пересекли лагерь в обратную сторону, чудом разминулись с вожатой, Славей и Леной, переждали, спрятавшись за памятником Генде, пока они не уйдут.

У самого здания столовой свернули налево и несколько секунд спустя были уже на месте.
Здесь здание загибалось кочергой, создавая импровизированный карман, где можно было спрятаться от всего лагеря.
Кажется, это типовая постройка всех столовых. Мы в таком кармане в своё время курили, а теперь вот с Алисой стоим.

Здесь нас уже дожидалась Ульяна.
- Зачем мы здесь? - спросил я.

- Я хочу, - Алиса села на корточки у стенки и дышала ртом, - чтобы ты меня усыпил. Ульяна, постой на стрёме.
Незаметно подобравшаяся мелкая улыбнулась и кивнула.
- Усыпил? - я не поверил своим ушам.
- Да. Нажмёшь мне на грудь, на солнечное сплетение как следует.
- А это не опасно?
- Говоришь как клуша.
Алиса явно опьянела от такого способа дыхания — глаза потеряли фокус, щёки порозовели.
- Не опаснее, чем купаться. Давай.
Пошатнувшись, она встала.
- Ты уверена? - усомнившись, я решил переспросить ещё раз.
- Да не тормози ты.
Алиса облизнула губы и ещё раз оглянулась по сторонам.

- Ну вы доооолго там? - проныла Ульяна, стоящая на стрёме.
- Ша, сейчас кое-кто тупить закончит, и сразу всё будет.
Алисе надоело ждать и она ожгла меня взглядом.
- Ну!
- Мне всё ещё не нравится эта идея, - пробормотал я.
- Ну же!
Я вздохнул и положил ладонь ей на грудь.
- Жми!
Ну, я и нажал. Под рукой было упруго, мягко...

- Да не сиськи мне лапай, идиот! - Алиса со злостью плюнула. - Ты простых вещей не понимаешь, да? Давай на тебе покажу, ты потом мне так же.
- Давай, - согласился я. - Что делать надо?

- Двадцать приседаний. Но ты просто сделай двадцать очень глубоких вдохов.
Я послушно сделал вдох.
- Нет, глубже.
Я сделал вдох поглубже.
- Нет! Надо так, чтобы воздуха некуда набирать было! Со всей дури, ну!
Что ж, пришлось поднатужиться — и вдохнуть изо всех сил. По счастью, этот раз Алиса не забраковала.
- Да! Теперь сделай ещё девятнадцать таких же.
- Де...

Ульяна изобразила смешок, а Рыжевская смерила меня таким взглядом, что попытка поспорить умерла в горле.
Хорошо. Девятнадцать.
Старое доброе кислородное опьянение.
Я испытывал подобное последний раз...

Восприятие сократилось до кружащейся головы, звуков дыхания да отчетливого привкуса металлической ручки во рту.
Про то, чтобы ровно стоять, думать или ещё о каких-либо глупостях и речи не шло.

- ...вай! - повелительно разнеслось где-то под небом.
Я попытался вяло отмахнуться, но меня вздёрнули на ноги, прислонили к чему-то твёрдому и, преодолев слабое сопротивление рук, положили что-то тяжёлое на грудь.
- А теперь задержи дыхание и не вдыхай, пока я тебе не скажу. Понял? - донёсся знакомый голос.
Я послушно сделал вдох, и...

Толчок.

Толчок.

Мир свернулся ослепительно голубой электрической искрой, клюнувшей меня в висок.
И погас.

Усыпила так усыпила. Мир был подобен ватному одеялу, под которым я спрятался в уютной темноте, но продолжал слышать голоса – неясные, нечёткие.
Но если прислушаться как следует, можно расслышать отдельные слова.
- ...жно выгля?..
- ...наю.
Голоса переговаривались где-то снаружи — как та самая птица с мотивом нудным.
Два голоса — повыше и пониже. Тот, что пониже, звучал с почти различимым испугом — я видел его зелёными нотками, вплетающимися в картину мира.
Голос повыше звучал жизнерадостно, и понравился мне куда больше.

- Обыч... ...лючаешь... сё.
- Значит, судорог не должно быть?
- Не должно.
- Ясно. Ну что, понесли тогда?
- Куда?
- Куда-куда. В медпункт! Или ты его бросить здесь хочешь?
- Может, он сейчас проснётся? Давай-ка я...

В рёбра больно стукнуло чем-то.
Я перехватил невежливо тычущийся носок сандали и дёрнул.

- Эй! Аккуратнее! - фыркнула стоящая надо мной Ульяна. - Припадочный хуже Шурика.
- А... - воспоминания обрывались на момент где-то восьмого-девятого вдоха. - Что было-то?

- Я тебя усыпила, - улыбнулась Алиса. - Запомнил как?
- Нет.
- Не запомнил?

Она вздохнула и пробормотала себе под нос:
- И спросить не успела. Что за день такой...
- Спросить?

- Она имеет в виду, что после усыпления на первый же вопрос ты не можешь соврать, - улыбнулась Ульяна. - Но я в это не верю.
- Опачки. И какой же вопрос ты задать хотела? - я обернулся к скромно ковыряющей землю носком обуви Алисе. - Что не могла задать его так просто.

- Про то, кто ты и откуда, - улыбнулась она. - Про что ж ещё.

Я бежал неизвестно сколько. Наверное, в первый день, когда я только-только прибыл сюда, я так бежал.

Вот и сейчас. Внутри снова поселилось это невозможно жестокое чувство загнанности, когда из угла уже не вырваться, а Природа-мать обделила клыками или хотя бы когтями в мягких подушечках лап.

Что я мог рассказать этим людям, этим детям?

Всё будет плохо, ваша борьба заранее проиграна, и обещанного коммунизма нет ни в будущем, ни за горизонтом, ни даже за поворотом дороги, по которой вы выбрали свои двести километров в час?
Вот я и попытался... Притвориться? Приспособиться? Стать одним из них.
Эх, жаль, врать я так и не научился, и любому, кто худо-бедно умеет читать мои жесты, модус операнди мой — будет очевидно, когда я честен, а когда кривлю душой.

Например, Алиса. Она слишком пристально ко мне приглядывалась и слишком знакомое высокомерное недоверие светилось в янтарных глазах.
Она считает меня... А кем?

Балбесом из относительно приличной семьи, который достаточно сильно любит свою страну, чтобы пойти служить, а значит, и семье сможет послужить защитой?
Хотя нет, вряд ли, из тех, кого я знал, больше половины растеряли девушек, пока ходили под погонами. Да и рановато в семнадцать размышлять на такие темы. Или нет?
Что я ей наговорил...

Нога подвернулась, и я кубарем укатился под сосну, неудачно стукнувшись ребром о торчащие узловатые жилы воздушных корней, несколько мгновений вспоминал как дышать.
От удара с дерева слетели несколько чешуек и приземлились мне на голову.
Не к месту вдруг вспомнилось, как я в детстве нарезал перочинным ножиком кору сосен, потому что она здорово подходила для мальчишеских поделок, не занозилась, не красилась.
И какие гигантские флотилии потом сплавлялись по течению петлянок, на берегу которых мне приходилось залетовать...
Время, когда для того, чтобы жить, требовалось просто желание — а интересы, как рассыпанные под ногами алмазы, всегда находились новые, каждый день был похож на приключенческий роман, и под конец лета впечатлений набиралась целая охапка, и всё равно без проблем можно было вычленить из девяноста дней любой по отдельности, вспомнить, перепрожить.
Время, когда за враньё тебе кричали "пушка" и били по шее. Время...

Дыхание, наконец, пришло в норму.
В чём-то, похоже, я совершенно не повзрослел. Во всяком случае, так и не научился относиться ко лжи по-взрослому просто, без затей. Не получилось врать, глядя в шесть пар глаз, ни в шутку, ни всерьёз.
А правда оказалась... Что ж, говорить правду, заведомо зная, что никто в неё не поверит — можно ли назвать это ложью?
Красота... Смотря, конечно, как смотреть!
Что?
Говорю, от наблюдателя зависит.
Кто виноват, что человек пристрастен всегда? Учебники пишут люди, а люди пристрастны. По учебникам учатся дети, а они верят тому, что пишут в учебниках, тому, что говорят учителя, потом учат своих детей.
Замкнутый круг промывки мозгов друг другу на какую-нибудь банальную тему — мы не любим американцев, они нас, начальник всегда гад, работа не волк, дом-сына-дерево... Может быть, если бы историю писали машины, в мире убавилось ненависти?
Если бы историю Алисы однажды написала машина — то у неё были бы плохонькие, но свои, родители, одной трещиной в психике меньше, на один надрыв в душе проще.
Там глядишь, и, может, чуть больше добра оказалось в сердце... Которое непонятно почему вдруг решило, что ты не так уж и плох. Вы же целовались, а? Не просто так.

Сзади заслышались тяжёлые шаги — кто-то явно бежал в мою сторону, и я вжался в корни, стараясь стать невидимым.
- Эй! - позвал знакомый голос. - Ты здесь?
Я лежал, надёжно прикрытый особо толстым корнем, да и солнце било Алисе в глаза, так что увидеть меня она никак не могла. Зато своим чутьём звериным, чутьём зверёныша легко чуяла тяжесть моего взгляда на себе, и всё не уходила, не уходила.
- Эй... - закусив губу, позвала она ещё раз.
- Что? - я постарался убрать из голоса все эмоции.

Она чуть ли не подпрыгнула на месте, каким-то неуловимым движением повернувшись ко мне. Уставилась своими глазищами красно-каре-янтарными, опалила, обожгла взглядом.
- Куда ты убежал?
Попробовать ещё поврать или пытаться с умным лицом убеждать в том, что я-таки прибыл из будущего, чтобы убить физрука и всех спасти в духе нетленки Камерона?
Почему физрука?
Ну не Шурика же с Электроником, этим двоим Ривзами не бывать.

- Да и... - она замялась.
- Что?
- Ничего, - быстро ответила она. - Забудь. Ты почему убежал?