- Сейчас две песни будут, потом стишок от четвёртого отряда, и до нашего номера рукой подать. Как там Лена?
- Волнуется, - ответил я.
- Да уж... - заметила Алиса.
В отличие от тихой девочки, девочка громкая, кажется, вполне себе наслаждалась как предвкушением выступления, так и тем, что окажется под прицелом нескольких десятков пар глаз.
- Надеюсь, ты не будешь трястись как паралитик во время номера?
- Алиса, прекращай уже! - вступился я.
- А что такое? Ты за неё заступаешься? Может, ещё и поцелуетесь здесь?!
- Да ты... Ты... - кажется, Лена достигла своего предела.
Её всю колотило, ещё чуть-чуть, и она либо расплачется, либо раскричится.
А Алиса всё говорила что-то, говорила и никак не могла остановиться, а я никак не мог услышать – что же она такое говорит – из-за стремительно нарастающего звона в ушах.
Я не знаю, как называть это чувство, тревоги, боли, злости, нарастающего как снежный ком, сминающего препоны в психике, давящего и давящего изнутри на виски подобно несжавшейся пружине.
И в какой-то момент звенящая тишина превысила все лимиты объёмов – и с тихим всхлипом лопнула.